суббота, 9 февраля 2013 г.

михаил бабкин священство

История Русской Православной Церкви первой четверти XX века при всей ее трагической яркости и актуальности для современности — крайне острая и во многом опасная тема для исследователей. Во многом это связано с предельно политизированным и весьма непростым характером взаимоотношений церковно-иерархической и императорской властей, сложившимся к данному периоду и во многом ставшим одной из предпосылок революционной смуты.До сих пор полноценных академических церковно-исторических исследований, касающихся данного периода, крайне мало. На протяжении последних двух десятилетий эту лакуну частично заполнили работы профессоров С.Л. Фирсова и М.А. Бабкина. Но если основные труды первого появились уже около десяти лет назад и, к сожалению, практически не вызвали оживленной научной дискуссии, то публикации профессора Бабкина при всей их академической безупречности вполне можно назвать «скандальными».Последнее во многом касается специфического авторского отношения к священноначалию рассматриваемого периода, лишенного традиционного для церковных историков протокольного пиетета. Именно поэтому в многочисленных работах этого исследователя мы впервые после советского периода сталкиваемся с академической критикой церковной иерархии начала XX столетия. Только, если судить в общественно-политических категориях, это — критика не «слева», а «справа».По нашему твердому убеждению, было бы неправильным замалчивать сам факт подобных исследований, но, напротив, необходимо способствовать активной научной дискуссии вокруг озвученной проблемы. Мы решили дать слово самому профессору Михаилу Бабкину, который ответил на ряд наших вопросов, а также автору предисловия к последней книге профессора - протоиерею Валентину Асмусу.*** Соотношение священства и царства – одна из главнейших, основных тем церковной истории. Большая часть христианской истории прошла под сенью христианской империи – от св. Константина I до св. Николая II.До Константина с царством связывались оптимистические предчувствия и даже к царям-язычникам отношение было позитивное: «Бога бойтесь, царя чтите» (1 Петр. 2, 17); «прошу совершать молитвы ... за царей» (1 Тим. 2, 1-2). А Исаия даже назвал языческого царя помазанником Божиим (Ис. 45, 1). Совсем по-другому стали относиться к государям с началом апостасии. Католичество откликнулось на переход многих государей в протестантство иезуитской доктриной тираноборчества.Благодаря обращению Константина церковь и государство составили единое тело, где власть государя простиралась и на церковную сферу. Было бы неправильно думать, что так было только в Византии. То же самое оставалось и на Западе, даже когда он отмежевался от Константинополя. «Светской власти в нашем теперешнем смысле в средние века вообще не было, а германская империя менее всякого другого учреждения могла соответствовать такому понятию» (Вл. С. Соловьев. Собр. Соч. т. 12 Брюссель 1970, с. 352). «В Германии и в Италии [в XI-XII вв. ] король и император может править своим царством лишь в качестве венчанного святителя – главы иерархии» (Кн. Е.Н. Трубецкой. Религиозно-обществ. идеал зап. христианства в XI в. – Идея Божеского царства в творениях Григория VII и публицистов его современников. Киев, 1897. с. 94).В России эти средневековые взгляды подтачивались демократическим славянофильством с его представлением о монархии в духе теории «социального контракта» и, с другой стороны, клерикализмом западного стиля. В исследовании М.А. Бабкина драматическое столкновение идей показано на материале событий революционной катастрофы.Протоиерей Валентин Асмус*** В своих работах, посвященных исследованию истории взаимоотношений синодальной и императорской властей в начале XX века, Вы вскрываете проблему «цареотступничества» и даже «цареборчества» абсолютного большинства церковных иерархов в 1917 году. Насколько, по-вашему, этот факт судьбоносен в дальнейшей истории Русской Церкви и нашей страны?Во-первых, хотя термины «цареотступничество», «вероотступничество», «богоотступничество» и т. п. неоднократно встречаются на страницах моей книги , но они звучат лишь в цитатах: главным образом – церковных иерархов различных юрисдикций. Термины эти – явно не исторического, а богословского содержания. А то, что на основании материалов исторических исследований тема «Февраля 1917 года» весьма активно начинает рассматриваться с богословской стороны – можно лишь приветствовать. Это свидетельствует об интересе читателей к проделанной мною работе и о её актуальности.Во-вторых, меру того, насколько факт «цареотступничества» (выражаясь приведенной Вами терминологией) был судьбоносен для России – конкретно не скажет никто. С учётом же того, что Красный Октябрь есть, по существу, следствие Февраля 1917 года, то, говоря по большому счёту, цена «цареотступничества» – «большевистский зигзаг» российской истории со всеми его известными «издержками», включая распад СССР.Соответственно, на членах Святейшего правительствующего синода РПЦ состава зимней сессии 1916/1917 годов, как сыгравших одну из ведущих и определяющих ролей в свержении монархии как института (не путать со свержением Николая II), лежит, на мой взгляд, немалая доля ответственности за исторические перипетии России в XX веке.У читателей Вашей новой книги «Священство и Царство (Россия, начало XX в. - 1918 г.). Исследования и материалы» может сложиться впечатление, что светскую (хотя и, безусловно, богоустановленную) царскую власть Вы ставите несколько в

"Татьянин день" предлагает интервью с профессором М.А. Бабкиным, посвященное его новой неоднозначной и дискуссионной книге по истории Русской Церкви. Интервью предваряет комментарий протоиерея Валентина Асмуса, автора предисловия к обсуждаемой книге.

Михаил Бабкин: Священство и Царство в начале XX века — Церковь — Татьянин День

Комментариев нет:

Отправить комментарий